Доктор Евгений КОМАРОВСКИЙ: «В наших аптеках вместо лекарств продается дерьмо, но эту тему даже поднимать страшно — грохнут. Речь идет о миллиардах долларов»

«Ребенок говорит: «Дядя Женя, вы уже три ночи не спали, идите, я все равно умру» — и через два часа умирает»

— Евгений Олегович, добрый вечер...

— Здравствуйте, Дмитрий Ильич.

---

---

— Вы как-то сказали: «Никогда бы, верни меня судьба назад, я не пришел бы в эту профессию» — почему?

— Ой, столько крови попили, столько нервов, смертей, стрессов, и ощущение иногда, что бьешься головой о стену. Не хочу — ни себе, ни своим детям, но сделанного не вернешь, а сделано так много, что это уже не бросишь. Более того, все было именно в рамках этой страны и для этих детей, поэтому бросить никак нельзя.

— Дети на ваших руках умирали?

— Да, много раз. Я 10 лет отработал в реанимации — каждый день со смертью. Конечно, умирали... Это люди говорят, что я шоумен, а я в нашей медицине прошел через все.

— Многие врачи — циники (я не о вас), но каково это: видеть, как у тебя на руках умирают дети?

— Всегда нужно докопаться до истины, понять: почему, что случилось, кто виноват? Медицина, мама, папа, природа, и попытаться сделать все, чтобы этого больше не произошло. Я понял, что моя задача как врача — максимальное количество детей не пустить в реанимацию, то есть ты можешь лично лечить три тысячи в реанимации, а можешь уйти оттуда и 20 тысяч в реанимацию не пустить. А если ты начнешь работать с родителями, имея к ним доступ и используя опыт и знания, можешь просто не допустить в наши беспредельные больницы миллионы детей — это круто!

— Какой была самая страшная смерть ребенка на ваших руках?

— Девочка с дифтерией пяти лет — не­при­витая, разумеется. Дифтерия — это смерть в ясном сознании, когда ребенок говорит: «Дядя Женя, вы уже три ночи не спали, идите, я все равно умру» — и через два часа умирает. И после этого (с болью) я живу в стране, где больше половины детей не привиты от дифтерии, — просто выть хочется!

— Дети в детских садах постоянно подхватывают вирусы, болеют — может, детские сады не нужны?

— Все это абсолютная фигня! Детские сады — это норма, там дети должны болеть. При правильной организации помощи дети соплей не боятся, сопли — это закалка иммунитета, профилактика аллергии, страховка от онкологии: легкими вирусами мы тренируем иммунную систему.

— То есть это нормально?

— Да. Детям не страшны сопли — они боятся нашего беспредельного лечения. Страшны 50 лекарств, половина из которых никому не нужны, для того, чтобы эти сопли лечить.

— Что вас в детских садах Финляндии потрясло?

— Больше всего то, что половина педагогов там — мужчины с высшим образованием. Есть закон: четыре часа в день в любую погоду дети обязаны гулять, и вот приходят эти трехлетние карапузы с рюкзаками — и в лес, а до леса три минуты. Это вот потрясает, и то, что в меню этого детсада одно блюдо раз в три месяца повторяется.

«Гомеопатия — это разновидность шарлатанства, а гомеопаты — аферисты»

— Прививки — это зло или нет?

— Это самый эффективный способ профилактики инфекционных болезней, практически уничтоженный в нашей стране СМИ и беспредельщиками информационного пространства.

— Почему тогда в Украине прививают зачастую не теми препаратами и почему постоянно, сколько я помню, не хватает вакцин?

— Дмитрий, это глубочайшее заблуждение, что в Украине прививают не теми препаратами, хотя, когда использовали препараты, произведенные в Украине, они таки в большинстве случаев были не те.

— А когда в Индии?

— А в Индии строится стерильный завод вовсе не по индийским технологиям — там есть роботы и технологически эти заводы такие же, как в Англии или в Америке, но поскольку в Индии рабочая сила, электричество и площади на порядок дешевле, вакцина стоит не 20 долларов, а один, но по качеству практически такая же.

— Чем грозит нам то, что в Украине столько непривитых детей?

— У нас каждый день дети от коклюша умирают! У наших соседей румын эпидемия кори, и у нас с этим кошмар, в любой момент может начаться эпидемия, а один на тысячу заболевших умирает всегда, у остальных куча осложнений. У нас не только менее 50 процентов детей привиты от дифтерии — у нас вообще ноль миллилитров противодифтерийной сыворотки: един­ственного лекарства для лечения этой инфекционной болезни. Если грянет дифтерия, будет просто катастрофа, и я кричу об этом уже три года, о том, что даже сыворотки нет. Это, на мой взгляд, повод собрать Совет национальной безопасности и не­мед­лен­но решить вопрос, потому что противоботулинистических препаратов тоже нет, столбняк лечить нечем и так далее, а про бешенство вообще все молчат.

— Почему это происходит?

— Да потому, что это за пределами интересов наших царей — рейтинга тут не получишь никакого. Выйдите сейчас к избирателям и скажите: «Я за прививки!» — половина за вас голосовать не будет. «Вы хотите окончательно отравить наш народ? Не будем за вас голосовать!» — поэтому лучше эту тему вообще не поднимать. 

Дима, недавно я слышал, какой-то большой начальник кричал, что у «112 канала» будут лицензию отзывать, — мы вот сегодня сделаем большой шаг навстречу ее отзыву (смеется). У вас тут, кстати, Уголовного кодекса нет?

— Нет...

— Жаль, а то я открыл бы его на странице «Клевета», положил бы на него руку и сказал: «Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды». Прекрасное решение!

— Так что, будем сегодня правду говорить?

— Поехали.

— Давать детям антибиотики нужно?

— При бактериальных инфекциях — да, при вирусных или с точки зрения современной медицины профилактически — это безумие.

— Гомеопатия — это хорошо или плохо?

— Цивилизованная медицинская наука считает, что это разновидность шарлатанства.

— А вы как считаете?

— Так же. Я вообще ничего не придумываю сам — я сторонник великой медицинской науки.

— То есть гомеопаты — аферисты?

— Да.

— И гомеопатии, таким образом, не существует?

— Нет, существует, но гомеопаты — аферисты.

— Кто лечил ваших детей и кто сейчас лечит внуков?

— Один раз, когда у моего ребенка был аппендицит, его лечил не я — со всем остальным стараюсь справляться сам.

«Что делать бабушкам? Жить для себя. Понимать, что если у тебя болит сердце, а ты сосешь валидол, ты дура!»

— Сколько человек в принципе может прожить?

— Сегодня, с учетом существующих в мире технологий, сделать так, чтобы средний гражданин нашей страны жил 85-86 лет, вполне естественно — для этого надо просто знать, как правильно обследоваться, как своевременно выявить онкологию, когда провести стентирование коронарных артерий, то есть сделать существующие технологии доступными.

— На 150 лет человек, на ваш взгляд, запрограммирован?

— Я с этим категорически не согласен, поскольку любой биологический объект запрограммирован на воспроизведение себе подобных.

— ???

— Вы должны уйти, когда рядом появляются более активные самцы, — все, Дима, хотите не хотите, но это природа. Да, я знаю, что вы продолжаете активно размножаться, но с точки зрения биологии нам уже пора на покой.

— Вы меня расстраиваете...

— Извините, это биология.

— Сайту «ГОРДОН» вы сказали: «Власть заинтересована, чтобы нас стало меньше, потому что каждая выжившая бабушка при­ближает крах Пенсионного фон­да». Жест­кие слова...

— А что тут непонятно? Главная проблема в том, что работающих у нас на порядок меньше, чем тех, кого государство обязано кормить, а то, что называется пенсиями и социальными пособиями, — это же крохи, поэтому, если меньше будет людей, которым нужно эти крохи сыпать... Толк-то от них только один — они правильно голосуют и они управляемы, но если их не будет, легче станет продать то, что еще не продано.

— Сейчас много бабушек вас читают — и что же им делать?

— Бабушки — это для меня отдельная песня: я же считаюсь главным бабушконенавистником.

— Почему?

— Потому что то, что бабушки делают с внуками, — это неправильно, и все время призываю бабушек сосредоточиться на себе. Я бы очень хотел, чтобы они сконцентрировались на дедушках, но дедушек же извели как класс.

Это же мой любимый, в кавычках, хештег — #странабездедушек, а что делать бабушкам? Жить для себя. Понимать, что если у тебя болит сердце, а ты сосешь валидол, ты дура! Ты должна прийти к врачу и получить нормальную помощь, хотя врачи, увы, выписывают им «фуфломицин». Вдумайтесь, Дима, меня потрясла эта статистика: за 2016 год жители нашей страны потратили на лекарства с недоказанной эффективностью три миллиарда долларов!

— А говорят, бедная страна...

— Нет, глупая. На каждом углу аптеки, где вместо лекарств продается абсолютное дерьмо, но эту тему даже поднимать страшно — просто грохнут, потому что речь идет о миллиардах долларов.

— Пожить еще хочется?

— Хочется, я еще полезный, еще что-то могу.

— Я еще ого-го!

— Не ого-го, но полезный!

«Каждая поездка за бугор — это привоз лекарств»

— Сколько процентов продаваемых в Украине лекарств — подделка?

— Мне даже страшно это озвучить, но я считаю, не менее половины того, что продается, — это полная фигня. Работать врачом просто безумно сложно. Мне коллеги звонят: «Слушай, Жень, там (условно в аптеке № 4. — Е. К.) продается лекарство ампициллин, и оно работает, всех туда посылай!», понимаете? — то есть мы уже как сакральную информацию передаем друг другу, где есть нормальное лекарство.

— В Европе такое вы представляете?

— Нет, не представляю. Я не хочу гадать, не хочу в эту лотерею играть, и именно поэтому каждая поездка за бугор — это привоз лекарств.

— Мешками...

— Да.

— Хорошо, 50 процентов лекарств — подделка, а кто в этом виноват?

— А кто должен контролировать качест­во всего, что мы потребляем? Государст­венные структуры, но любое решение госслужбы продается и покупается — все чиновники, скорее всего, никак перед нами не ответственны.

— В Вене меня потрясло, что больше 100 лет люди пьют воду из крана...

— Какая прелесть!

— Что течет из кранов у нас?

— Я когда-то рассказывал историю — она потрясающая! В столице один крутой депутат, не буду его фамилию называть, мне признался: «Мне тут в Киеве предложили купить цех по разливу «Моршинской». — «Ну и как?». — «Вы знаете, что меня, Евгений Олегович, потрясло? Я пришел туда и спросил: «А что у вас на втором этаже тарахтит?», а они: «А это у нас там Evian (французский бренд минеральной воды. — Д. Г.) разливают!» (смеется). Поэтому мы и не знаем, что в бутылках у нас продается, а тем более что из крана течет.

— Наши продукты с точки зрения медицины качественные?

— В основном да. Когда продукт некачественный, огромное количество людей укакивается, и это сразу видно. Боже, за те деньги, за которые можно вкусно в нашем ресторане поесть, на Западе можно только выпить кофе с круассаном! Сейчас наши люди в Европу поедут и поймут, что тут вкуснее, что создать кайф для жизни здесь намного комфортнее и круче, чем равняться на тех, у кого помидоры синтетические.

«Как только вы кинули бюллетень в урну, про вас уже забыли, вы — отработанный материал!»

— Исходя из того, что мы принимаем не те лекарства, пьем не ту воду, дышим не тем воздухом, и все это создаем себе сами под руководством нашего руководства...

— ...хорошая фраза...

— ...исходя из всего вышеперечисленного, это не геноцид своего народа?

— Геноцид — это целенаправленное уничтожение населения, это когда ты думаешь о том, чтобы людей стало меньше, а они вообще не думают.

— Они же сами это едят, пьют, этим лечатся...

— А они точно так же. Мы слышим о том, что молодой парень, замминистра, сын депутата умер от инфаркта. Почему он умер от инфаркта в XXI веке в столице страны, находящейся в центре Европы? Почему ему не успели помочь? Почему он валял дурака? Почему, когда у него появилась боль в сердце, отдающая в левую руку, он не пошел к врачу? Потому что у него ноль информации, он не знает, как за своим здоровьем следить, надеется успеть туда, но не успевает и умирает здесь. Что бы вы, ребята, ни делали, часто бывают ситуации, когда вы просто не успеете, поэтому уничтожать медицину здесь — это уничтожать самих себя, но они этого не понимают.

— У вас, человека чувствующего, нет злости на этих мерзавцев, которые изводят собственный народ?

— Дима, это не злость — это чувство внутреннего омерзения. Я не могу быть злым на комара, который меня укусил, но в данной ситуации это просто запредельная подлость. У меня есть индивидуальные представления, которые, может, внушили мне родители, о том, что такое хорошо и что такое плохо, так вот, я не могу вообразить себе мужчину, который нечто пообещал миллионам людей и забыл об этих обещаниях на следующий день. Это как «поматросил — и бросил», то, что опытные ловеласы делают с женщинами, пообещав жениться, но как только вы кинули ваш бюллетень в урну, про вас уже забыли. Вы — отработанный материал, все: четыре года карт-бланш.

— Я иногда проведываю в больницах друзей и знакомых и прихожу в ужас — и это Киев! Могу только себе представить, что на периферии творится. Недавно в Институте нейрохирургии имени Ромоданова был — кошмар! Убогие интерьеры, жуткая вонь, продавленные сетки, на которых, как скот, лежат в коридорах люди, — что это такое в XXI веке?

— Обвинять в этом только власть я не могу. Вы сами своими руками выбрали людей, которые во время предвыборной кампании ни одного слова не сказали ни про ваших детей, ни про детские сады, ни про школы, ни про больницы, ни про возможность онкобольному получить наркотик, ни про кладбища — ни про что! Вы, тем не менее, пошли голосовать за них под разговоры «...и как один умрем в борьбе за это» —вот за «это» голосовали, и сами себе привели людей, для которых самое святое вообще за пределами ваших интересов. Для меня это абсолютно непонятно, но самое страшное, что люди, которые об этом задумываются, которые понимают, чего от политиков хотеть, массово теряют надежду и покидают страну. Остаются бабушки, которым некуда бежать, а теряющие веру уезжают, и это ужасно.

«Любой государственный чиновник должен лечиться только в Украине и только украинскими лекарствами!»

— Почему же на Западе иначе? — в больницах, например. Я же бывал там, в Германии, в Испании, в США — это потрясающе, причем обычные, не элитные, медучреждения, не наша «Феофания»...

— Речь идет о странах с многовековым опытом государственности, а ведь государство создается для обслуживания граждан, и президент — это управдом. Если президент не готов управлять государством — под зад коленом! Дом при управдоме должен быть чистым, аккуратным, и в нем не должно вонять, а если проходит несколько лет и вонять продолжает, что нужно делать?

— Менять управдома...

— Мы же формируем государство, в котором количество людей уменьшается каждый божий день — умирают, эмигрируют, и по этой стране ходят люди, которые говорят: «Вас что-то не устраивает? Чемодан — вокзал — Россия». Они даже не пытаются договориться: не нравится — валите отсюда, мы тут будем хозяйничать.

— Лет 10 назад один из учредителей частной клиники пожаловался мне, что некий депутат приходит к нему и требует дань. Я этому депутату сказал: «Что ж ты, скотина, делаешь — тут же людей лечат, ты же сам лечиться сюда придешь!». Он в ответ: «Если у меня даже насморк будет, я с ним за границу поеду», а если не успеет добежать с серьезной болью?

— Чтобы понять, что можешь не успеть, нужен определенный уровень интеллекта, так вот, я желаю им всем болезней, чтобы добежать не успели. Хотите что-то изменить — любой государственный чиновник должен лечиться только в Украине и только украинскими лекарствами, и ездить только на наших автомобилях, и ходить только в наших ботинках, и носить наши часы!

— И закрыть «Феофанию» не мешало бы...

— А что она решает? На самом деле, что такое «Феофания»? Там что, какие-то супервозможности есть?

— Больница для избранных — в Америке вы больницу для избранных видели?

— Я и американской академии наук, извините, не видел.

— Кстати, может, потому, что у них нет науки?

— (Смеется). Наука как раз есть, но академиков меньше.

— В какой, на ваш взгляд, стране медицина лучше?

— Сложный вопрос, я не очень большой эксперт. К огромному сожалению, в куче стран медицина безумно коммерциализирована, и даже в странах с точки зрения технологий успешных, в том же Израиле, не­которым коллегам хочется вместо «такой» операции сделать «во-о-от такую» и попросить больше денег. УЗИ с ног до головы там стоит три тысячи долларов, а у нас классный доктор за 30 долларов вас обследует, и вы будете счастливы, на наших классных докторах можно такой медицинский туризм поднять!

— А классные доктора у есть нас?

— Полно — есть классные ленивые доктора. Классные и неленивые уже уехали.

— Система откатов в медицине суще­ствует?

— Что есть откат? Например, юридически или экономически значимое сотрудничество между врачами, лабораториями и аптеками — это откат? Я отправил к вам в аптеку Васю покупать лекарства, 20 процентов от стоимости — мне. Отправил в лабораторию, 15 процентов — мне. У меня есть коллеги, которым руководство говорит: «С каждого пациента, который заходит к тебе в кабинет, минимум на 300 гривен должно быть назначение в лабораторию, иначе...».

— А при закупках дорогостоящей медицинской аппаратуры откаты?

— Я никогда ничего не покупал, но когда-то в годы советской власти мое отделение реанимации приобрело аппарат искусственной вентиляции легких за 30 тысяч долларов. Я у своего заведующего спросил: «Владимир Тимофеевич, объясни, зачем нам аппарат за 30 тысяч, когда было бы неплохо купить 15 аппаратов по полторы тысячи?». Он мне сказал: «Глупенький! На самом деле, он стоит 20: пять тысяч получили там и пять — там».

— В советское время?

— Да, уже тогда умные люди знали, как это все устроено.

— Уже тогда умные люди были...

— Вне всякого сомнения.

«Как только вы возмутитесь: «У меня в отделении дети умирают, потому что лекарства левые», вас вызовет главный врач и даст трындюлей, а дети умирали, умирают и будут умирать»

— Вы сказали, что ни один врач, находящийся внутри системы, не посмеет открыть рот и рассказать, что там творится...

— Потому что врач абсолютно зависит от своего начальства. Вы, предположим, хирург — кому вы нужны без операционной? Кому нужен педиатр или терапевт без своего кабинета? Вы не можете ходить сами по себе, у вас должна быть корочка, подтверждающая категорию, вы абсолютно зависимы, и как только возмутитесь: «У меня в отделении дети умирают, потому что лекарства левые», вас вызовет главный врач, даст трындюлей и скажет: «Что, самый умный? Вали отсюда, на твое место куча желающих!».

— Кошмар!

— Только так.

— А дети умирают...

— Умирали, умирают и будут умирать!

— Но что же за скотство такое, слушайте?

— Дима, извините, пожалуйста (закрывает лицо ладонями). Вы видели когда-нибудь, как выходит хирург из операционной после восьмичасовой операции?

— Тяжело выходит...

— Это люди, которые пашут с утра до ночи, у которых на руках смерть! Вообще, простоять, согнувшись, 10 часов над операционным столом советского довоенного производства, выйти, а потом смотреть, как какая-то дрянь по телевизору рассказывает, что у нее премия несколько тысяч долларов за напряженную работу... Понимаете?

— Понимаю...

— А одна воспитательница на 25 детей в детском саду — это не геноцид, это не издевательство?

— А в Финляндии?

— А это отдельная песня, и эта гнусная песня такая, что просто руки трясутся! У детей до трех лет один воспитатель на троих, а если ты жалуешься, что ребенок непослушный, пишешь заявление, и ему выдают отдельного педагога, который лично им занимается. И когда они попытались изменить это, потому что кризис в стране, и одного педагога на четырех детей выделить, полстраны вышло с протестами, и все осталось как было.

— Так, может, все дело в населении?

— Конечно же, в населении. Я лет 15 со всех экранов ору: не колют детям попы в XXI веке, это безумие, преступление!

— А как?

— Умирает — внутривенно, в сознании — сиропы, растворы, таблетки. Не лечат уколами в попу в XXI веке, понимаете? — я об этом кричу всей стране, и кто из вас поднял задницу защитить своих детей?! Но если не можете встать на защиту детей, вы заслужили то, что имеете, — это вам приговор!

Сейчас все мы — не только жители Ук­раины, но и всего мира — находимся в состоянии грандиозного эксперимента. Я объясню. Дети перестали обучаться у взрослых, взрослые не общаются с детьми — с ними общаются гаджеты. Дети перестали учиться жизни у родителей, и растет поколение с совершенно другими правилами, с огромными психологическими проблемами, на которые не успевают реагировать ни педагогика, ни психология, ни психиатрия, ни медицина.

Наша страна погибнет. Дети мало двигаются, сидят, уткнувшись в компьютеры, у них эпидемия ожирения. Мало физических нагрузок, нет бесплатного спорта, он полностью уничтожен, но вместо того, чтобы построить 10 тысяч школьных стадионов, мы строим четыре для взрослых мальчиков и гордимся, что провели «Евро-2012», а могли на те деньги в каждой школе скромненькое футбольное поле построить. Вот это страшно, что мы не понимаем, зачем.

Вы можете сколько угодно гордиться «Евровидением», но было бы более рационально отдать эти деньги в сельские клубы, чтобы детей учили петь правильные песни на правильном языке, рисовать, чтобы их развивали. Не должна страна с непобежденной коррупцией проводить мероприятия на государственном уровне, потому что украдут у бабушек, у детей, у учителей, у врачей. Победите коррупцию, потом встречайтесь. Помню, про Олимпиаду разговоры тут были — им надо было срочно в Украине ее провести, и я просто представил себе, сколько они украдут.

— На чем делаются главные деньги в Министерстве здравоохранения?

— Я вас умоляю, какие в Министерстве здравоохранения деньги? На самом деле, Минздрав по сравнению с Министерством сельского хозяйства или транспорта — это такая фигня (улыбается). Там можно чего-то украсть в рамках системы закупок, но как эта система работает, толком никто не знает. Я могу понятно объяснить, как по клиническому анализу крови отличить вирусную инфекцию от бактериальной, но как отличить правильную закупку от неправильной, не знаю, я не организатор здравоохранения (смеется).

— После всего, что вы рассказали о наших аптеках, поликлиниках, больницах и о системе в целом, вы не считаете, что всех министров здравоохранения независимой Украины за издевательство над собственным народом нужно просто расстрелять?

— Категорически не считаю. Многие из них, конечно, не рвались кого-то спасать, но факт следующий: вам дали денег на спасение одного человека, а больных — 10. Одного вы в результате спасли, но с точки зрения остальных — вы убийца: именно вы — не тот, кто дал денег, а кто неправильно малыми средствами распорядился, но на порядок виновнее те, кто перераспределяет государственные средства.

— Кто или что мешает проведению в медицине реформ?

— Медицина у нас не отдельная отрасль, а вообще любой реформе категорически мешает отсутствие понятных, реализуемых правил игры. В стране тотальное беззаконие, а когда не работают законы, решить ничего нельзя.

— Нужна ли Украине страховая медицина?

— Конечно, нужна. Это очень удобная система: главное — четко понять, за что будем платить. Надо просто открыть двери и впустить сюда западные страховые компании — пусть работают.

— Нынешнее состояние украинской медицины — это безысходность?

— Нет, просто ее невозможно реформировать. Надо или принять во внимание, что у нас система здравоохранения Семашко (одного из организаторов системы здравоохранения СССР. — Д. Г.), и мы ее полируем, то есть доводим до ума (убираем ненужную бюрократию, вводим протоколы), либо строим новую систему, но трепетная лань с ослом никак не сочетаются. Надо людям четко объяснить, что в стране нищета, что страна не может позволить себе «Феофанию», Академию медицинских наук и различные НИИ.

«Я близок к состоянию отчаяния — мне безумно жаль страну, которую мы пытаемся погубить окончательно»

— В советское время в «Литературной газете» была рубрика «Если бы директором был я», а если бы министром здравоохранения были вы, что бы вы сделали?

— Извините, Дима, но ответить на этот вопрос я не могу, потому что, будучи минист­ром, выполнять свои функции не су­мею — когда закрою все ненужное, директора всего ненужного подадут на меня в суд, и я останусь в дураках.

— Или наймут киллера...

— Ну, я же когда-то говорил, что путь во власть начинается со службы собственной безопасности — иначе не бывает.

— В 2014 году вы сказали, что если через пару лет ничего не изменится, людям моложе 35 лет стоит из Украины уезжать. Что-то изменилось?

— Нет, только хуже стало, но я молчу.

— Так уезжать или нет?

— Не скажу, Дима, — я же обещал неправду не говорить.

— На Запад между тем уезжает огромное количество врачей — лучших, которые умеют работать руками и головой. Вы уехать не собираетесь?

— В данной ситуации я нахожусь в роли человека, который уже не может бросить своего умирающего пациента. Это моя внутренняя этика — мой пациент реально умирает.

— Ваши книги расходятся многомиллионными тиражами, да и на телевидении вы просто нарасхват — ведущие каналы почти всех постсоветских республик ваши программы показывают. Кстати, кроме Украины...

— Украина уже три года не покупает «Школу доктора Комаровского» — у нас более нужные проекты в эфире.

— Да, шоу, например...

— (Разводит руками). Это же намного актуальнее.

— Сколько у вас в Facebook подписчиков?

— 850 тысяч и миллион 200 тысяч в Instagram: общее количество подписчиков по социальным сетям — около двух с половиной миллионов.

— Вы от популярности не устаете?

— Устаю.

— И в чем это выражается?

— Дима, клянусь вам, я близок к состоянию отчаяния. Я ничего людям не продаю, стараюсь быть честным, но устал от шквала негатива, от того, что каждое мое слово пытаются анализировать миллионы людей, и это так сложно. Кто меня купил, например, — популярная тема, а на самом деле, люди не понимают, что Комаровский при таких объемах книг может жить на берегу Испании и вообще с этим, извините, дерьмом не связываться.

Мне безумно жалко страну, которую мы пытаемся погубить окончательно, я хочу поменять все, потому что нельзя поменять чуть-чуть. У нас нет правил игры, правил жизни — не существования, а жизни. Чему научила нас советская власть, так это терпению, но она не научила этому молодежь. Молодежь трепыхается, а когда понимает, что трепыхание только ухудшает ситуацию, уезжает, поэтому, либо у нас врачи будут зарабатывать минимум, как в Польше и в Германии, либо у нас не будет врачей. У нас бензин, как в Польше? Значит, и работа врачей должна оплачиваться, как в Польше.

— Логично...

— Но я бы все равно начинал не с врачей — с полиции, потому что, пока полиция у нас не станет защитником, пока не будет в стране порядка и безопасности, не будет ничего.

— В продолжение вопроса о вашей популярности: это правда, что вы не мо­жете спокойно ходить по улицам — к вам постоянно пристают люди, просят объяснить, что их анализы мочи означают?

— Да, это правда, поэтому по улицам я не хожу.

— И за рубежом достают?

— Еще как! В Хельсинки или в Барселоне вообще гулять нельзя — там очень много русскоязычных, а вот в Венеции хорошо — там можно за китайцами спрятаться (смеется). Далеко за Полярным кругом, в Норвегии неплохо.

«Хочу ли я в президенты? Как только скажу это, меня пристрелят, потому что любого политика в Украине переговорю»

— Несколько политических вопросов. Как вы относитесь к переименованию улиц, к декоммунизации, к сносу памятников?

— Мне иногда кажется, что люди сошли с ума, забыли ответы на базовые вопросы, что вообще не понимают основ мироздания. Я объясню, и попытайтесь хотя бы одно мое слово опровергнуть. Так придумано, что имя собственное дает либо создатель, либо открыватель. Вы родили ребенка — и дали ему имя, построили город — и назвали его: это основа основ. У нас много коммунистических названий? Но если эти названия дали коммунисты, которые это построили, то национальная память в том и состоит, чтобы знать, что это царское название потому, что это возникло при царизме, а это коммунистическое, потому что это возникло при коммунистах. Давайте-ка мы сейчас построим свою страну, свои улицы, свои дома, свои парки — и дадим им названия.

Что же касается памятников, то просто заповедник нужен, территория, где все это следует поставить, облагородить. Пускай, кто хочет, поклоняется идолам, а остальным нужно водить детей, и показывать им эти памятники, и рассказывать: «Вот этот человек уничтожил столько-то соотечест­венников. Смотрите, запоминайте и не повторяйте, не идите этим путем».

— «Мовне питання» вы бы как разрешили?

— У нашей страны один шанс быть построенной и выжить — это единство. Меня убивает вообще... Толерантность — это то, ради чего мы идем в Европу. Люди не делятся там по цвету кожи, по национальности, а в нашей стране их хотят поделить на основании языка. Послушайте, но это же просто низко, а самое низкое то, что мы постоянно обсуждаем тех, кто просто высказывают свое мнение.

— Состоялась ли Украина как государство?

— Конечно же, нет — на сегодня ни одной государственной функции она не выполняет.

— Почему у нас все время выбирают худших?

— Потому что, как только собираются нормальные, они начинают бить друг другу морды и выяснять, кто из них самый нормальный, а когда собираются негодяи, тот, кто сильнее, у кого больше денег, выстраивает иерархию и побеждает.

— Что ждет наших детей?

— Нам нужно немедленно создать государство, построенное на основных принципах государственности, которое должно людей защищать, учить, лечить и оберегать. Не запрещать, не ограничивать, не диктовать, на каком языке говорить, в какую сторону идти, куда летать и с кем дружить, а объединять на основании общей идеи, а идеей Украины должна быть семья и ее счастье. Нам нужно преодолеть многовековое злорадство как национальную идеологию, научить людей радоваться успехам других — вот это главное. Не искать врагов, а учиться понимать друг друга, идти на­встречу и, главное, договариваться — именно неумение договарива­ть­ся привело к тому, что сейчас происходит.

— Я вас послушал и думаю: вот такие люди должны становиться президентами! Вы не хотите в президенты идти?

— Проще сразу застрелиться. Как только я скажу что-то подобное, меня назавтра пристрелят, потому что любого политика Украине переговорю (улыбается).

— Спасибо вам!

— Удачи, Димочка!

Записала
Виктория ДОБРОВОЛЬСКАЯ

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter